Все улицы и дороги вокруг самого большого столичного рынка «Шохмансур» ведут… к рынку «Шохмансур». Но проехать и пройти по ним очень сложно, потому что они парализованы, как после инсульта
Улицы рядом с рынком «Шохмансур» давно живут необычной жизнью. Вообще улицы существуют для того, чтобы по ним ездили и ходили. Но вышеназванные улицы как-то позабыли о своем прямом предназначении. На них машины больше стоят, чем едут, на них больше торгуют, чем ходят. Улица Лохути вообще превратилось в «два в одном» — и в стоянку и в автомойку. Стоит тебе заикнуться, тут же прибегают и предлагают вымыть машину. У мальчишки спрашиваю, где можно припарковаться. Он сразу предлагает услуги мойщика. Торгуемся, цена спущена до 10 сомони, однако с условием, что я машину отгоняю во двор одного из домов. На меньшую цену не соглашается, его доводы убедительны: холодно и воду приходится таскать за 50 метров. И с условием, что старшие не должны знать о цене. А то ему достанется. Милиционеров не боится, для разговора с ними есть старшие. В это время один из старших моет припаркованную прямо у единственного прохода машину. Процесс создаёт определённые трудности пешеходам, но это его абсолютно не волнует.
Перед въездом во дворик дома №8/6 по улице Лохути стоят ворота. Рядом с воротами устроился сапожник. Как оказалось, сапожник тоже «два в одном» — и сапожник, и охранник. Даёшь сомони, он открывает ворота, заезжаешь внутрь. У него тоже есть «старший» – старшая по дому Хосият- апа. Мне, к сожалению, не удалось застать её дома, но удалось поговорить с девушкой, которая во дворе грела свою машину. Оказалось, что ей близкое расположение рынка никак не мешает. Тогда я ей напомнил, что на улице, по которой она собирается поехать, машины еле тащатся.
— Да? – удивлённо сказала она, но со вздохом добавила. — Сейчас везде так, одни пробки.
А во дворах домов с 4 по 11 по улице Дехлави устроили оптовый фруктовый рынок. Там склады, которые больше напоминают сарайчики. Там же играют дети, и хозяйки развешивают выстиранное бельё. И женщины, которые стоят и смотрят на коммерсантов. Это такое времяпровождение – стоять и смотреть. А коммерсанты всё время торгуются. Продавец кричит во весь голос, покупатель старается перекричать его. Кто кого перекричит — вот и вся торговля. После того, как покупатель охрип окончательно, сходятся на цене, по которой вчера продавец продавал, а покупатель купил около 20 кг яблок. Как будто за ночь цена яблок на Лондонской бирже, на которую ссылался покупатель, сильно изменилась.
Прошу жильцов дома прокомментировать ситуацию.
— Это что! Ты завтра в 6 часов приходи, вот тогда увидишь, — говорит жилец дома №4.
Его поддерживают соседки. Спрашиваю, жаловались-ли куда-нибудь и на что надеются.
— Да ты что! Всё без толку, жалуйся не жалуйся, всё равно ничего не изменится, – разводит руками тот же жилец.
Я ходил вокруг рынка, разговаривал с жильцами близлежащих домов. Ни у кого не осталось даже надежды. Все такие смиренные, без надежд.
Случайно я достучался до неё. Я не знаю её имени. Не знаю, кто она и где работает. Я только знаю, где она живет. Теперь я знаю, за что она боролась, но сдалась.
Она живет в доме №11 по улице Лохути. На первых этажах таких домов в основном расположены авиакассы, столовые и другие объекты сферы обслуживания.
— На первом этаже подо мной организовали столовую. Там всегда варили, жарили, и у меня всё пропиталось запахами кухни. Семь месяцев я писала, жаловалась во все инстанции. Никаких результатов. Только после того, как я написала президенту, генпрокуратура закрыла столовую. Однако там до сих пор работает бар. Постоянные клиенты, в основном, бомжи. Ходят по нужде к нам во двор. Я покупаю дезинфицирующие средства только для подъезда. У нас двор превратился в одну большую свалку. Поставили звукоизолирующие окна и стараемся не выходить на улицу. Работники столовых носят мусор и остатки еды к нам корытами, ночью машина увозит, а утром — уже гора мусора,- рассказывает она.
— Кто-нибудь приезжал, комиссия или что-то в этом роде?
— Приезжал даже сам председатель района Шохмансур. Только вот перед ним приехало много людей, всё быстро почистили и убрали. Он приехал и приказал убрать решётки, которыми мы огородили хоть несколько полянок. И всё! Представляете, что будет, если мы уберём решётки?
— Что собираетесь делать дальше?
— А ничего, всё бессмысленно. Раньше на первом этаже была студия звукозаписи, всё время играла громкая музыка. Боролись, боролись – и студию закрыли. Появилась столовая. После стольких же хождений по мукам вроде бы и её закрыли. Теперь работает бар. Закроют бар, появится ещё что-то в этом роде. С меня хватит! Всё! Я продаю свою квартиру и уезжаю отсюда.
Самое примечательное в её рассказах то, что столовую закрыли только после вмешательства аппарата президента. Раз закрыли, значит, были основания к этому. Но раз были основания, то почему нижестоящие инстанции не прислушались к её жалобам? И понёс ли кто-нибудь за это наказание? Не уж то для того, чтобы закрыть простую незаконно работающую столовую, нужно писать самому президенту и ждать вмешательства его аппарата?
Захожу в упомянутый бар. За стойкой мужчина лет 50, за столом двое мужчин не очень приятной внешности. Заказываю самую дешёвую водку. Рюмка — один сомони. Хотя водка и была разлита с бутылки с этикеткой, после первого глотка становится ясно – самопал. Расспрашиваю про туалет. Так оно и есть, ближайший — на рынке и около музея. Обращаюсь к бармену:
— Доходное место. Однако, столовая не работает.
— Это временно, у соседки сверху аллергия, – отвечает тот, споласкивая рюмки в ведре.
Аллергия? На запах? Да нет, дорогой. У нее аллергия не на запах, а, скорее, на таких, как ты, которые спаивают народ денатуратом, превращая их постепенно в дегенератов; на твоих хозяев, у которых деньги не пахнут, хотя они иногда действительно пахнут мочой; на чиновников, которые не видят или не хотят видеть ничего, хотя, казалось, увидел бы даже слепой.
Но сейчас меня крайне мало волнуют бармены и чиновники. Мне крайне обидно, что она сдалась. Однако я её понимаю, она устала и смирилась. Ведь этого и ждут, чтобы мы устали и смирились. Поздравляю, господа, вы одержали очередную победу. Ведь недаром бармен сказал – «временно» не работает.
Гуфрон ВАХОБОВ
