Год назад, на Наурыз, я, наконец, оказалась в Париже. Там живет моя близкая подруга. И там же живет — мой новый знакомый. Тогда он скинул мне координаты широты и долготы места, где мы должны были встретиться. «Надеюсь, ты не шутишь», — написала я. «Надеюсь, ты найдешь», — ответил он. Это был адрес могилы Фредерика Шопена. Я вспоминаю этот эпизод, и мне снова становится тепло и волнительно, как в детстве, когда кто-то из взрослых брал тебя на работу.
В тот день мы гуляли по всемирно известному кладбищу Пер-Лашез, где нашли упокоение великие – от упомянутого уже Шопена и Эдит Пиаф до Моррисона и Айседоры Дункан. Солнце заливало цветущие деревья, Нотр-Дам де Пари еще не погорел, «желтые жилеты» шумели неподалеку, но ничего не сулило конца света. После мы пили кофе из маленьких громких чашечек, обсуждая новомодный то ли фильм, то ли перфоманс Хржановского «Дау» — его как раз с размахом прокатали в столице Франции. Это все было в шумной кофейне на летнике где люди сидели так рядом, что казалось много маленьких столиков составляют один большой. Свет разливался патокой, занимая все пространство, где не было человеческих и собачьих тел. Я не понимала большей части французских разговоров, лившихся вразлет, отдающих французской беспечностью, и возможно оттого, они звучали для меня музыкой Эйнауди (хотя он и итальянец).
Это было будто вчера. Это было будто в другом мире.
Мы никогда бы не познакомились, скорее всего, если бы не время, в котором живем. И не возможности глобального мира. Хотя знали друг друга заочно – он снял фильм (частично в Казахстане), который показали на чудесном фестивале, где я поработала координатором документальной программы. Фильм рассказывал про поиски себя. А это всегда мне близко и больно. Мы сохранили добрые отношения. И каждый раз, когда мы переписывались после, я думала о том дне с благодарностью. На самом деле, в мире, где впечатления стали настолько разномастными, как конфетти из хлопушки, где очень трудно развлечь избалованного городского жителя, или просто человека со смартфоном, где «контент» преследует тебя всюду, где трудно удивляться, ты бесконечно ценишь моменты, когда все-таки удивляешься.
К тому дню я уже побывала в некотором количестве стран, и любая из них отложилась внутри осколочным воспоминанием – как в детстве, все, что ты открываешь для себя, не зная того раньше, оказывается новой краской твоего мира. Каждый раз, когда самолет отрывал меня от земли, мой внутренний голос срывался от восторга, потому что долгое время я думала – такого не может быть. Мир такой большой и можно до него дотронуться. Спасибо всем, кто к этому причастен, думала я каждый раз.
Я выросла здесь, и за рубеж впервые попала после 20-ти лет. Это ощущение безграничности мира, его многомерности, его возможности не быть статичным захватывало меня и восхищало. Правда потом немного поизносилось — я будто ощутила его конечность и границы – магия перестала быть магией, зато добавилась аэрофобия.
А еще добавились сериалы про антиутопию всех мастей. Те, в которых люди сами – всадники Апокалипсиса, им дается шанс, и каждый сезон они его лихо просаживают, как пьяный гусар в карты. Примерно до «Игры престолов» в последнем сезоне любого сериала можно было ожидать спасения планеты. Но после – уже реже, GoT поменял правила для шоу-раннеров тоже. Выжимать эмоции становилось все сложнее. IMAX, 3D, компьютерные игры, черт знает какие еще, онлайн-развлечения. Да единственным значимым и главное — настоящим переживанием после рабочего дня в какой-то момент для многих стало ожидание нового сезона сериала.
Добавились социальные сети, онлайн-сервисы, возможность быть независимыми, друг от друга, даже если люди живут под одной крышей. Добавилась возможность не присутствовать, присутствуя и наоборот (все те же смартфоны). Стало легче и сложнее одновременно.
Легче, потому что на поддержание тонкого цивилизационного налета, что мы наращивали последние 100 лет, нам был дан новый разнообразный диджитальный инструментарий. Он сохранял нас от первобытной нашей природы, отделял от нашей рептильной агрессии, давал возможность избегать друг друга, переключиться на виртуальную среду, в которой все мы так или иначе стали существовать вне зависимости от проникновения интернета. Написать комментарий, включить в любой момент спортивный матч, подкаст, новый альбом, новую серию, пересылать друг другу по Whatsapp мемы и картинки, генерировать новые стикеры в telegram, участвовать в жизни дома, класса своего ребенка, мультиплицировать себя сколь угодно много и далеко, поддерживать многочисленные, часто не нужные социальные связи. Вся палитра эскапизма – пожалуйста.
Сложнее, потому что это были новые правила. Они еще не совершенствовались набором поправок, которые вносятся по мере возникновения не существовавших ранее ситуаций. Это был новый сырой протокол. Мы еще не до конца обжились с нашими новыми органами чувств – теми, что требуют зарядки каждую ночь и обновления с каждой новой презентацией от Apple.
Но симбиоз аналогового мира, который стал очень быстрым, благодаря тому, что оказался технологичным – все-таки упрощал восприятие и жизнь. Развитие транспортных систем делало доступными перемещения, а информационных – возможность их скрашивать поддержанием онлайн-связей.
И вдруг во всем мире становится некуда бежать. Все мои знакомые пишут примерно одно и то же: «Да, возможно, я итак проводил (-а) время часто – взаперти, с Netflix и пиццей, но это был мой выбор». В мире безграничных возможностей на них вдруг ввели мораторий. Судя по всему, бессрочный. Это случилось с хмельной цивилизацией внезапно, без предупреждения, без намеков на то, что такое возможно, когда человечество еще не отошло от всех видов пред- и новогодних праздников, распродаж и лыжного сезона.
Просто – раз! — и вдруг откатило в допеницилиновую эпоху. У нас есть враг, мы не знаем, как с ним бороться, у нас нет понимания, надолго ли это, и каковы последствия. Нет алгоритмов, но есть картинки в голове – из тех самых сериалов. Всем страшно. Все напуганы, и запасы продуктов в этой вакханалии едва ли не единственная внятная рабочая стратегия. Те, кто бравирует неуязвимостью и пренебрегает карантином, скорее всего тоже напуганы: отрицание. Весь мир на паузе. Открыточные виды всемирных достопримечательностях пустеют, как в худшем из фильмов. Отменяют привычные развлекательные и спортивные мероприятия. Евровидения не будет. Олимпиада под вопросом. Главы государств и репортеры новостей появляются в кадре в масках и респираторах.
По иронии судьбы, жест, доставшийся нам от милитаризированных предков и призванный демонстрировать отсутствие оружия и открытость — рукопожатие — теперь становится возросшим источником опасности. Все старые правила под угрозой. Новых, понятное дело, нет.
А еще – самое сложное. Стоять на месте. Не двигаться. Остаться дома. Посмотреть друг другу в глаза. А кому-то – в зеркало. Осознать, что у тебя в действительности есть. И кто есть. Те ли это люди? И насколько вы умеете договариваться. А почему так раздражают дети? А любимые? Есть ли они? А нужны ли?
…Зачем нам все эти чаты? А что, если в конце концов, мы все умрем? Что, если, больше не будет привычного мира? Возможности сесть в самолет, накопить на отпуск, увидеть собственными глазами Венецию, потрогать воду в океане, разговаривать с французским официантом на английском, которого он не понимает? Что если парижские улочки останутся только в воспоминаниях. А что если, дело не только в путешествиях. Что, если это вдруг все? Совсем все? И нужен будет новый порядок? Любой новый порядок – стресс. А мировой – уж, тем более.
Я недавно перечитывала «Маленького принца». Ну, как перечитывала. Листала.
«Люди забираются в скорые поезда, но они уже сами не понимают, чего ищут. Поэтому они не знают покоя и бросаются то в одну сторону, то в другую… И все напрасно…», — писал Экзюпери в эпоху, в которой не было интернета.
Те же пороки. Те же слабости. Те же страхи и вопросы. Сейчас многие рассуждают (да что там, сам Папа Римский) что мы станем делать, когда и если вдруг закончится это вынужденное заточение, названное самоизоляцией. Куда пойдем, кого обнимем, что исправим. И это, пожалуй, пока лучший момент из этого самого глобального вызова на нашем веку. Запомним его.
Пока все нормально (если можно говорить о нормальности после 15 тысяч смертей от этой болезни). Но ведь мы помним из сериалов – там и хуже было. Здесь пока есть надежда — не едят на ужин самых слабых, объявили ценность человеческой жизни приоритетом, где-то получается рвать цепочки и гасить вспышки, ученые работают над противодействием вирусу, музыканты дают концерты онлайн, есть запасы еды, люди поют на балконах, можно заказать доставку, мы вдруг чаще говорим друг другу как важны, еще не все развелись и поругались. Еще есть список целей, чтобы воплощать их ПОСЛЕ.
Тут не надо быть большим экспертом, чтобы понимать – есть два варианта. Первый – будет хуже, будет беднее, новый мир, о котором все говорят, как заговоренные, окажется страшнее, с откатом назад, где надо будет выбирать, кто более ценный, где все так безнадежно, что не хочется до него дожить. Потому что, не знаю, как вы, а я никогда не надеялась на себя в случае Апокалипсиса. Не хочется биться за еду и оказаться сильнейшим. Весь список вопросов к себе на случай конца света – очень актуален при таком раскладе. Что же вы собирались всегда сделать, но боялись или откладывали? Ну, вот эти штуки из коротких мотивационных видео. Делайте. А вдруг осталось немного времени. В конце концов весна – не худшее время для конца света.
И есть второй вариант. Мы справимся. Все завершится. Экономику восстановим. Будет новый протокол и международные документы и соглашения, которые должны сохранять нас в случае глобальных угроз. И вдруг все это случится совсем скоро? Через неделю или месяц найдут вакцину, протестируют ее. Она окажется действенной. Будем снимать маски в онлайн флешмобах. Netflix снимет к Новому году документалку про врачей. Выйдем из «удаленок». Обрадуемся коллегам в первые два дня новой рабочей недели. Купим новых платьев. Пойдем пить кофе на летники. Как ни крути, для отмены конца света весна тоже – отличное время. Урюк цветет. А где-то – каштаны или сакура.
И знаете… Что-то мне подсказывает — мы не выполним никаких зароков, данных себе за эту неделю лайтовой версии Апокалипсиса. Чуждые друг другу продолжат сбегать в смартфоны. Сильные угнетать слабых. Малодушные договариваться с собой. Воры воровать. Нелюбящие не любить. Нерешительные не решать. Несчастные останутся несчастливыми. Обычные все продолжат составлять списки призрачных целей, которым уготовано просто быть переписанными следующим 1 января.
Всеобщий страх почти осязаем: «А вдруг все изменится?». Вдруг нам выпадет новый мир.
А, что если это не самое страшное, спрашиваю я себя? Что, если самое страшное – в том, что ничего так и не изменится.
Особенно мы.
Зарина Ахматова, журналист, фрилансер, медиа-аналитик (Алматы)
Подписывайтесь на наш канал в Telegram по ссылке https://t.me/vecherka_tj и будьте в курсе столичных событий.
