Иной раз в жизни происходят такие события, которые, как говорится, и не придумаешь.
Мне очень понравилось письмецо девушки, нашей бывшей соотечественницы, теперь живущей в Германии, которое она написала подруге в Таджикистан. Мы решили пунктуацию, орфографию и остальные нехитрые обороты письма сохранить без изменения, дабы полностью передать чувства и ощущения автора.
— Иду, значит, шоппингую, смотрю: на обочине ёжик лежит. Не клубочком, а навзничь, и лапками кверху. И мордочка вся в кровище: машиной, наверное, сбило. Тут в пригородах кого только не давят! Ежи, лисы, змеи, иногда даже косули попадаются. Мне чего-то жалко его стало: завернула в газету, принесла домой. Звоню Гельмуту, спрашиваю:
— Что делать?
Он мне:
— Отнеси в больницу, там ветеринарное отделение есть.
Ладно, несу. Зашла в кабинет. Встречает какой-то Айболит перекачанный: за два метра ростом, из халата две простыни сшить можно.
— Вас ист лось?! — спрашивает.
Вот уж, думаю, точно: лось. И прикинь: забыла, как по-немецки «ёж». Потом уже в словаре посмотрела. Ну, сую ему бедолагу: мол, такое шайсе приключилось, кранкен животинка, лечи, давай. Назвался лосем — люби ёжиков. Так он по жизни Айболитом оказался: рожа перекосилась, чуть не плачет, бедняжка. Тампонами протёр, чуть ли не облизал и укол засандалил. Блин, думаю, мало ёжику своих иголок. И понёс его в операционную. Подождите, говорит, около часа. Ну, уходить как-то стрёмно — жду. Часа через полтора выползает этот лось. Табло скорбное, как будто у меня тут родственник загибается. И вещает:
— Мол, как хорошо, что вы вовремя принесли бедное существо! Травма-де, очень тяжёлая, жить будет, но инвалидом останется. Сейчас, либе фройляйн, его забирать и даже навещать нельзя: ломняк после наркоза.
Я от такой заботы тихо фигею. А тут начинается полный ам энде.
Айболит продолжает:
— Пару дней пациенту (nоtа bеnе: ёжику!) придётся полежать в отделении реанимации для ёжиков, а потом сможете его забирать.
У меня, наверное, на лице было написано:
— А на фига мне дома ёжик-инвалид?
Он спохватывается:
— Но, может быть, это для вас обременительно и чересчур ответственно? Тогда вы можете оформить животное в приют. Если же всё-таки вы решите приютить его, понадобятся некоторые бюрократические формальности.
Понимаю, что ржать нельзя: немец грустный, как на похоронах фюрера. Гашу лыбу и спрашиваю:
— Договор об опеке над ёжиком?
Отвечает:
— А также характеристику из магистрата.
Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не закатиться и спрашиваю:
— Характеристику на ёжика?
Этот зоофил на полном серьёзе отвечает:
— Нет, характеристика в отношении вашей семьи, фройляйн. В документе должны содержаться сведения о том, не обвинялись ли вы или члены вашей семье в насилии над животными.
(Изо всех сил гоню из головы образ Гельмута, грубо сожительствующего с ёжиком!)
— Кроме того, магистрат должен подтвердить, имеете ли вы материальные и жилищные условия, достаточные для опеки над животным.
(Не слишком ли мы бедны для ёжика!).
У меня, блин, ещё сил хватило сказать:
— Мол, я посоветуюсь с близкими, прежде чем пойти на такой ответственный шаг как усыновление ёжика. И спрашиваю:
— Сколько я должна за операцию?
Ответ меня додавил.
— О, нет, — говорит, — вы ничего не должны! У нас действует федеральная программа по спасению животных, пострадавших от людей.
И дальше — зацени:
— Наоборот, вы получите премию в сумме ста евро за своевременное обращение к нам. Вам отправят деньги почтовым переводом (… восемь, девять — аут!). Мы благодарны за вашу доброту. Данке шён, гуторехциг фройляйн, ауфвидерзейн!
В общем, домой шла в полном угаре, смеяться уже сил не было. А потом чего-то грустно стало: вспомнила нашу больничку, когда тётка лежала после инфаркта. Как еду таскала три раза в день, бельё, посуду, умоляла, чтобы осмотрели и хоть зелёнкой помазали. В итоге родилась такая максима: «Лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в Таджикистане».
«Вечёрка»
